он художник и классик и без его книг невозможно себе представить нашу читательскую душу
Михаил Тарковский
Историк Спицын из Москвы, считающий себя патриотом Отечества, позволил себе грубую выходку в адрес Виктора Петровича Астафьева — классика русской советской и мировой литературы второй половины ХХ века и юбиляра – в этом году мы отметили столетие со дня его рождения.
Прежде всего возмутился Енисей: для жителей Красноярска Астафьев гораздо больше, чем просто писатель. Это целый образ и целый мир, и подвижнический вклад этого человека в социальную и культурную историю региона трудно переоценить. Плодами его созидательной деятельности мы до сих пользуемся – это и библиотека в Овсянке, и Литературный музей в Красноярске, и многое другое… Можно привести целый список больших и малых астафьевских дел, начиная от борьбы с молевым сплавом на Мане и кончая поддержкой молодых сочинителей, среди которых и автор этих строк, добра не забывающий.
Скверная история со Спицыным побудила меня спросить то, что давно следовало спросить: почему именно этот выпад вызвал такую бурную реакцию, а все предыдущие или остались не замеченными или были проглочены покладистой общественностью.
Почему память его до сих пор столь лакома для критиков? И кому нужно размывать и перетолковывать ядро нашей культуры, к коему он (глупо отрицать) принадлежит? О чём хлопочут эти люди? Нуждается ли Астафьев в защите?
Напомню: год столетия Виктора Петровича Астафьева был особенно богат на критические высказывания о нашем земляке, который и том свете многим не даёт покоя.
При том, что наследие его безусловно требует защиты, сам он в оправданиях не нуждается, давно став историей, причём историей утвердительной, тем более, что на клевету он никогда не скатывался, несмотря на то, что горького у него в жизни было намного больше, чем у тех, кто его кусает. А полюбился он читателю за сострадательность своего творчества, пронизанное любовью к живому – русской деревне, промёрзшему голодному мальчонке, соболюшке, травинке…
Основа нашей культуры наполнена поиском и поэтому бывала и пытливой, и противоречивой, как сама душа художника, но всегда ориентировалась на духовно-нравственный поиск и на глубинное чувство родной земли. За этим выстраданным фундаментом, за этим окладом из морёного листвяга стоит более чем тысячелетняя история, настоянная в нашем народе на безоглядной готовности защитить от иноземцев родные просторы, на трудовом постижении этих бескрайних пространств, на глубочайшей погружённости в таинство природы, и конечно на углубленно и самобытно понятом христианстве. Именно поэтому она и давала таких самородков, как Астафьев. Люди же, посягающее на их память могут скрываться под разной личиной, могут искренне верить в свой патриотизм, оскорбляться за народ и историю, но фактически работают на тех, кто пытается сегодня утвердить в России либерализм как единственную ценность.
Вот что писал в 1978-м году Валентин Григорьевич Распутин о книге Астафьева «Последний поклон»: «Это страницы, которые не нуждаются ни в каких оценках, это уже некое Вознесение письма, будто самостоятельное за труды Ваши, и осияние его. «Аще не будете как дети, не войдёте в Царство Божие». Это и к «Гори, гори ясно» относится, туда прежде всего. А ещё я думаю, что теперешняя наша русская литература должна поставить памятник нашим бабушкам…
Каждый из нас, если не на бумаге, то в памяти должен бить и бить свои последние поклоны. Хорошо, что вы сделали это на бумаге, подвигнув на благодарную память многие тысячи людей, которые… без вашей силы и искренности, без Вашего магнетизма и не удосужились бы на эту память».
«Последний поклон» это и впрямь книга книг Виктора Петровича Астафьева, его поле, его вселенная, из которой смотрит на нас человек, переживший тяжелейшее и ярчайшее детство и уцелевший войне. Именно оттуда, из Овсянки своего детства глядит он на мир, и ни Игарский север, ни война не переродили и не сломили его – он так остался тем мальчиком, что бродит по таёжным сопкам в поисках детского счастья, мамы, покосного молочка из бутылочки… Он словно потерявшийся Петенька из рассказа «Мальчик в белой рубахе», но только не потерялся, а вышел к нам со своей книгой, пронизанной любовью к крестьянскому миру, прекрасному, уходящему и достойному длиться в другом, более счастливом измерении. В книге очень много любви к земле и к людям, сострадания, надежды и чувства, что жизнь этих людей могла быть намного радостней. Астафьев всё мерит этой Овсянкой детства. Именно поэтому его так много в нынешнем мире оскорбляло и настолько многое он считал губительным для мира того, исконного, единственного, своего. Астафьев всегда говорит о самом дорогом ему, и эта книга-завет, утверждающая: – вот она, ваша земля, ваш уклад, берегите их, ведь русский человек так прекрасно задуман Богом! И именно из этой книги растут как побеги и другие произведения Астафьева, именно эта книга и есть хрестоматия Енисейского космоса Виктора Петровича, в которую входишь и уже не представляешь себя без неё, если ты русский.
И вот столетний юбилей. Известный общественный деятель и писатель Захар Прилепин – друг Красноярска и человек, немало сделавший для популяризации произведений автора этих (опять же!) строк, решил поздравить красноярцев весьма оригинальным материальцем, в котором, выбрав самую, как сказать-то… нескладную, неоднозначную книгу писателя «Прокляты и убиты», обвинил Астафьева в полнейшей антигосударственности и практическом предательстве, поставив на одну доску с Булатом Окуджавой. Мол, такой же либералишко. С полным набором: со всем тем, что любой русский духом и уважающий себя гражданин держит за измену. А именно: антигосударственность и изображение Великой Отечественной войны не как эпохи массового героизма и единения, а по формуле перестроечной агитки: «завалили трупами» и прочее. Ну и далее — в русле того, что за последние десятилетия патриотическая общественность об Астафьеве тридцать раз обсудила, пересудила и, вкрах пересобачившись, оставила на совести писателя.
Позволю несколько слов об Окуджаве, который надо сказать и сам был на войне, хоть и недолго, и кому принадлежат несколько бесспорно объединяющих и известных благодаря кинематографу песен о войне. Тем не менее, Окуджава, несмотря на совершенство и лиризм своих песен, по итогу оказался изрядной гнилушкой, и на это не повлияла ни общая победа, о которой он так проникновенно спел, ни благополучное существование в Советской стране, возродившейся после войны благодаря подвигу всего народа. При том, что именно благодаря этому открытому и доверчивому народу, он и остался в культуре, хотя народ этот был ему глубоко чужд.
Астафьев же (и те, кто его знал, подтвердят) был сам народом, чувствовал и понимал народ, и был народностью пронизан до мозга костей, хотя порой в публицистике и олицетворял собой некий знакомый, поселковый даже, тип – склочный, скандальный, подчёркнуто правдолюбивый. Но в отличие от таких как Окуджава Астафьев в народном коренном строю навсегда — вместе с теми, кто совершил подвиг Победы.
А что касается самого приёма утвердить на одну доску неутверждаемое, то нам и это знакомо, и это звучало: например, взять да и уравнять-запараллелить Есенина и Бориса Рыжего. Лукавая штука…
Поэтому объединение Астафьева с Окуджавой считаю кощунственным. Странно не чувствовать разницу между приблудным певцом фиго-карманной интеллигенции, всё чистящим белые пёрышки, и Енисейским мужиком в полном смысле этого слова, защитником крестьянского мира, в 42-м ушедшим на фронт добровольцем… Сибиряком из села Овсянка с берегов Батюшка-Анисея – сильным и заковыристым характером со всеми противоречиями, ветрами и непогодьями.
А кто этого не чувствует, не понимает…
Ну что… плохо.
Теперь скажу честно: книгу «Прокляты и убиты» читал один раз, и желания перечитать не испытал. «Последний Поклон» вписал бы в золотой фонд русской словесности.
Тем не менее, да, в Москве среди писателей-патриотов, причём настоящих, матёрых, отношение к Астафьеву весьма сдержанное, никто из тех, кого я приглашал в Красноярск – не приехали на торжества. Тем не менее у этих людей хватило такта промолчать и не ворошить былого – да и работы много.
Прилепина приглашал на 95-летие, он сказал, что Астафьева не любит и предложил прислать вместо себя… Сейчас упадёте: Водолазкина. Дословно — «наш человек».
И ещё немного о судьях. Замечал, что особенно любят поругать Астафьева люди «одноэпошечного» склада, например те, для кого Россия до 17-го года – сплошное недоразумение, а ценно и достойно любви и защиты только то, что после. В общем выбрали, облюбовали эпоху поближе, угрелись в ней и только её и признают, хотя по мне дак настоящий патриот это тот, кому и Русь языческая, и православно-самодержавная, и Советская – всё дом родной и бескрайний. Считаю, что дробить, распылять чувство многовековой истории – предательство. Когда читаешь старину — поражаешься: это ведь мы! Ощущение это – самое главное в жизни.
Да, не спорю, вызывает вопросы политическая позиция Астафьева в перестройку, его патологическая ненависть к коммунистам и Сталину, интерес к Солженицыну, даже почитание его… Вы-зы-ва-ет! Кто бы спорил? Но, повторюсь, в отличие от многочисленных его критиков – он художник и классик и без его книг невозможно себе представить нашу читательскую душу.
Скажут: «Ну знаете, — «классик»… Сейчас у иных и Бродский в хрестоматии, и вообще, что такое классик? Так что давайте не будем»…
Давайте будем, потому что есть разница между классиком подлинным и притянутым за уши. А вообще (кто не знал) классик – это тот, кто свободно и по праву стоит в ряду предшественников. Таких, как Толстой, Лесков, Шолохов.
А по поводу дорогого нашего Захара – я бы на его месте в юбилей Астафьева промолчал бы – просто из уважения к красноярцам и зная, как к Виктору Петровичу здесь относятся. И в ответ на упрёки Виктору Петровичу в конформизме, либерализме или чём там… посоветовал… ну в общем посоветовал бы… короче, как в том анекдоте про попугая: «Мужик, ну ты меня понял!»
И подводя итог. Если уж так охота привлечь к себе внимание, то не вредно – раз: подумать, что в военное время к месту, а что нет. Два: если мы такие правдолюбы и по правде о будущем печёмся, то полезней не ворошить старое, а пыл направить на решение насущные вопросов и на персонажей, которые стоят за их нерешённостью. Направления следующие:
1. русский язык и его сегодняшнее состояние.
2. политика издательств, ощущающих себя не отраслью культуры, а рыночной единицей, у который цель не воспитание народа в духе многовековых традиций, а прибыль.
3. управление культурой в целом при ситуации, когда она полностью находится под контролем либеральных сил, чему свидетельства – вереницы дутых (и очень надутых) «классиков», катастрофический уровень литературы и кинематографа и так далее и тому подобное.
Но оно рисково – могут премии не дать, на телевизор не пустить, из модного издательства попереть. Ну тут уж каждый сам решает.
Повторюсь, на Енисее, в Красноярске знают, какой человек был Астафьев и знают лучше, чем в Москве. А найти повод и вытереть ноги о что-то подлинное – все эти приёмы базарного дня мы не раз наблюдали. Существуют силы, которые считают своим долгом выбирать самое болевое, противоречивое, и мешать карты, перетасовывать, путать школьников и студентов, и возникает вопрос, а друг ли ты Русской цивилизации?
Л.Н.Толстой, которого абсолютно справедливо отлучили от Церкви и который порой впадал в невыносимое либеральное и анархистское брюзжание, тем не менее остаётся автором лучших произведений в истории человечества – и колебать у молодёжи ощущение этого фундамента безрассудно, так же как и лишать будущие поколения тех строк и образов из «Войны и мира», без которых немыслим русский человек. Тем более сегодня – ведь если ребёнок не прочитает «Войны и мира» и «Последнего поклона», их место займёт вся та мерзость, которая тиражируется сотнями тысяч экземпляров – и виноват будешь ты.
