Александр Евсюков. Критика, Москва — лауреат в номинации «Иной жанр».

1. Здравствуйте, Александр! Вы родом из Тулы… Расскажите кто были ваши родители, кто привил вам радость чтения? В какие кружки вы ходили? Как учились в школе?
— Добрый день, Дарья! Если взглянуть из центральной Сибири, то, да — я из Тулы. Но, если быть совсем точным, то моя малая родина — город Щёкино Тульской области, который находится совсем близко от толстовского имения Ясная Поляна. Мои родители никак не связаны с литературой: мама много лет проработала швеёй, а затем оператором котельной, а покойный отец перепробовал немало разных профессий, в основном, связанных с работой по дереву. Но уже в раннем дошкольном детстве они поочерёдно читали мне вслух хорошие книги, сначала сказочные и приключенческие, а потом и более серьёзные. Помню «Золотой ключик или Приключения Буратино» А. Н. Толстого, «Зов предков» и «Белый клык» Джека Лондона, «Последний из могикан» Фенимора Купера и объёмистый роман «Строговы» сибиряка Георгия Маркова. В школе я учился с переменным успехом: очень любил историю и литературу, к физике и химии относился настороженно, и терпеть не мог уроки английского (впрочем, как и почти весь наш класс). Очень многое зависит от личности преподавателя — если он или она не только досконально разбирается в своём предмете, но любит его и умеет донести эту любовь детям, то обязательно появляется их ответный интерес. Как таковых кружков у нас при школе почему-то не было, но некоторое время я занимался в секции вольной борьбы.

2. А почему именно Литературный институт? Вы рано начали писать? Почему пошли туда? Принято считать, что обычно люди идут туда уже имея первое образование, и многое понимая в жизни…
— Помню, что первое внезапное осознание промелькнуло лет в восемь. Ко мне в гости зашла одноклассница и, увидев толстенную книгу, которую я тогда дочитывал, вдруг заявила, что я обязательно стану писателем. «Читателем?» — решила поправить её моя мама. «Нет, писателем», — повторила одноклассница. Я вроде бы отмахнулся и надолго забыл о самом этом разговоре, но, видимо, какое-то зерно жизненного плана он в меня тогда заронил. Примерно через полгода или через год я написал первое подобие рассказа о мистическом обычае затерянного в джунглях африканского народа. В паузах я разрисовывал поля исписанных страниц всякими фигурками — можно сказать, иллюстрировал. Затем, осмелев, я периодически брался писать большие романы: и приключения, и вестерны, и фантастику. Правда, никогда их не заканчивал — вскоре остывал и увлекался чем-то новым. Однажды в подвале нашего дома мне в руки попался старый номер толстого журнала — не помню «Звезды» или «Нового мира» — и там я впервые прочитал отрывок из чьих-то воспоминаний о Литературном институте им. А.М. Горького. И вот в тот самый момент я вдруг интуитивно понял, что поступлю именно туда и буду там учиться. Такое вот сбывшееся озарение — вскоре после окончания школы я написал повесть, и она прошла творческий конкурс в Литинституте у самого Михаила Лобанова, легендарного критика, фронтовика, участника Курской битвы, преподававшего литературное мастерство больше полувека. А необходимого прозаику жизненного опыта я набирался и в процессе обучения, и по его окончании.

3. Вы учились у Михаила Лобанова, известного критика, каким вы его запомнили? Многие ли выпускники остались верными профессии? И куда они смогли устроиться?
— Да, Михаил Петрович был рыцарем критики. Необыкновенно скромным в быту, добрым, внимательным и при этом очень пристальным и требовательным мастером. Никогда ни на секунду не было ощущения, что он думает о том, какие блага он мог бы получить от русской литературы, а только о том, что он может дать ей. И он давал своим ученикам очень многое, помимо собственно знаний, блестящих разборов произведений и необыкновенного ощущения, что ты через одно рукопожатие знаком с классиками ХХ века: с Леонидом Леоновым, с Михаилом Шолоховым, с Юрием Олешей, с Борисом Шергиным, Константином Воробьёвым, Виктором Астафьевым, Валентином Распутиным и многими другими. Все они жили в нём и говорили с нами. И до сих пор он остаётся для меня важнейшим нравственным ориентиром.
Большинство выпускников Лобанова (во всяком случае, тех, с кем я периодически общаюсь) внимательно следят за современной литературой, продолжают писать прозу или критику либо и то и другое. Среди его выпускников и студентов я могу вспомнить и нескольких коммерчески успешных авторов. Это и недоучившийся до диплома Виктор Пелевин, и популярная в течение нескольких лет детективщица Анна Малышева, и некоторые другие. Остальным приходится зарабатывать на хлеб насущный в офисах, библиотеках, редакциях изданий нелитературной тематики или даже на заводах. Также очень востребованной сферой сейчас является репетиторство. Ну, а кто окажется по-настоящему состоявшимся, важным для русской культуры писателем — как всегда, покажет время.

4. Окончив Литинститут в 2007 году, вы работали охранником, грузчиком, археологом, журналистом, администратором, менеджером по продажам, литературным редактором и т.д. — это пишут на многих сайтах в вашей биографии. Как так? Человек с литературным дипломом… а пошел грузчиком?
— Да, всё верно пишут на этих сайтах. Но, например, Андрей Платонов числился дворником (работал ли он им — споры идут до сих пор) — это сколько-нибудь умалило его литературное дарование?.. А для того, чтобы стать хорошим грузчиком тоже важны определённые качества: помимо выносливости и сноровки, это хороший глазомер, быстрое взаимопонимание с напарником, а порой ещё и умение грамотно вести переговоры. Кроме того, именно в то время я научился рассматривать многие ситуации не как досадные последствия «понижения в статусе», а как захватывающие приключения и крупицы бесценного писательского опыта.

5. Как я поняла, опыт этих профессий пригодился вам в творчестве. А были моменты, когда было очень тяжело в работе? Ведь интеллигентов не очень там любят. Да и выпить всегда предлагают…
— Да, всякое бывало. Но чисто физически тяжело и непривычно, как правило, в самом начале. А потом тяжелее от обманов и разочарований в конкретных людях. Интеллигентов же не любят до тех пор, пока они неумехи и белоручки, а когда осваиваешься с тонкостями профессии, и при этом у тебя лучше работают мозги, больше знаний и интересов, то тебя — порой даже невольно — начинают уважать. А выпить в хорошей компании иногда можно, но я точно знаю, что ярко и достоверно написанная страница даст мне куда больше радости, чем, например, бутылка водки.

6. Вы не раз говорили, что вам близка проза Пушкина и Хемингуэя. А почему именно они?
— Не только они двое, конечно. Но у них я вижу сочетание краткости и выразительности, смелость художника в раскрытии новых тем и точность в изображении глубоких переживаний. Но при этом они не стремились уходить от читателя, становиться непонятными для него. И пути, открытые каждым из них, до сих пор остаются очень перспективными.

7. И какой бы список литературы вы бы предложили молодым родителям, воспитывающим детей 10-12 лет?
— Хорошей литературы, близкой и понятной детям, к счастью немало. Начал бы я, пожалуй, с других своих любимых авторов: Николая Носова и Отфрида Пройслера. Трилогия Носова про Незнайку — ярко раскрывает детскую и взрослую психологию, в наглядной и доступной, но отнюдь не упрощённой форме показывает, как работает и могла бы работать экономика в будущем. «Маленький Водяной», «Маленькая Баба-Яга» и «Маленькое Привидение» Пройслера — это уроки весёлого добра, когда те, кого мы всегда считали отрицательными фольклорными персонажами, осознают себя и раскрываются совсем иначе. Конечно же, «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» Сельмы Лагерлёф — главную мысль этой книги, о том, как мы сами делаем себя «маленькими» и как непросто вновь стать «большим», не стоит никогда забывать и взрослым. Это и увлекательный роман «Жизнь мальчишки» Роберта Маккамона. И полузабытая сейчас, но совершенно замечательная повесть «Короткое детство» Виктора Курочкина, и рассказ «Уроки французского» Валентина Распутина. Из совсем современных — отмечу повесть Артёма Ляховича «Черти лысые», целый ряд книг Юрия Нечипоренко и только что вышедший в Фонде поддержки и развития детской литературы «Надежда» (г. Оренбург) сборник «Чтобы помнили…», объединивший более сорока авторов с документальными и художественными произведениями о Великой Отечественной войне, отобранными специально для детей.

8. А что для подростков? от 13 и до 18 лет?
— Того же Пройслера, но уже с его романом «Крабат или Легенды старой мельницы», причём фильм-экранизацию можно не смотреть, а вот прочитать — стоит обязательно. Ивана Ефремова с дилогией «На краю Ойкумены». Сэлинджера и его «Над пропастью во ржи» и «Девять рассказов». Книги молодых авторов: Анны Маркиной (бывшую финалисткой Премии В.П. Астафьева) «Сиррекот или Зефировая Гора» и Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!», «Куда уходит кумуткан», «Ворон» и серия книг «Город Солнца».

9. Что сейчас читает массовая Россия? И как сейчас, на ваш взгляд, идут дела с книгоизданием? Не знаете, сложно ли быть напечатанным?
— По моему ощущению, сколько-нибудь единой читательской «массы» сейчас просто нет как таковой. Есть много совершенно автономных страт и у каждой свои вкусы и предпочтения. Кто-то читает только фантастику, кто-то только детективы, узкий круг «болельщиков» следит за так называемой «премиальной» литературой. Как дела с книгоизданием?.. Ну, это с какой стороны посмотреть — скажем. полиграфия совершенствуется, а круг авторов необыкновенно широк и разнообразен. Напечататься, т.е., увидеть и порадоваться собственной книге сейчас необыкновенно легко, в конце концов, есть же платформы подобные Ridero, где работают со всеми. Однако найти своего читателя, добиться его любви, эмоционального и материального отклика именно сейчас бывает необыкновенно сложно.

10. Что сейчас происходит с читателем? Стали меньше читать?
— Да, читать художественную литературу стали меньше. Она ощутимо сдвинулась в сторону журналистики (причём, зачастую низкопробной), блогерства и стала намного ближе к сфере развлечений. Так издатели, а порой и сами писатели стремятся привлечь читательское внимание. Однако здесь вмешиваются два решающих «но»: журналисты и блогеры неизбежно реагируют на актуальные события намного быстрее, а визуальные развлечения — куда как доступнее и проще в употреблении. В итоге, ненадолго привлекая внимание к конкретной книге, такие «стратегии продвижения» чаще всего отвращают людей от самой литературы. Читатели-то ищут в книге не шума и взбитой пены, а образы, рождённые их современником, но пригодные для вечности, точно сформулированных вопросов и путей к ответам на них.

11. Сейчас очень многие борются за внимание читателей. Их разрывают телевидение и интернет-пространство, и, кажется, тихо в сторонке стоят молодые писатели… Придет ли время больших романов? И еще, как вы думаете, почему режиссеры неохотно ставят молодых писателей?
— Мне видится, что это далеко не так, напротив, многие (к счастью, не все) молодые авторы стремятся к пиару и продвижению любой ценой, часто в ущерб творчеству. Другое дело, что за пределами конкретных тусовок многие их изощрения так и остаются незамеченными и неоценёнными. Кстати, я не уверен, что полноценное литературное высказывание — это всегда только роман. Удачный рассказ или повесть требуют не меньшего мастерства и куда большей концентрации мысли и чувства. Но время глубокого осмысления всех вызовов нашей эпохи уже приходит. Придут и театральные и кинопостановки.

12. Раньше были писатели–старцы — к ним приходили за советом, очень важен был их взгляд на какую-то проблему, явление. Те же Распутин, Солженицын, Астафьев. Сейчас этого не наблюдается. Почему? Или я ошибаюсь и время писателей провидцев не за горами?
— Нельзя дважды войти в одну реку — ничто и никогда не повторяется ни в частной жизни, ни в истории. Отчасти необычайный авторитет писателей в советский период, как мне представляется, был связан с тем, что им приходилось замещать собой религиозные и политические фигуры. Так что помимо художественных достоинств, люди искали и часто находили в их произведениях и отсвет духовности, и важные, пусть и порою зашифрованные, политические высказывания. При глубоком и цельном взгляде авторов-мыслителей на проблемы, готовность отстаивать и не поступаться своими внутренними принципами — авторитет литераторов неизбежно возрастёт. Но едва ли это произойдёт скоро, так как сейчас куда заметнее признаки нового Декаданса.

13. Как повлияли соцсети на литературу? Многие модные писатели, к примеру Цыпкин, вышли из соцсетей.
— Честно говоря, я не вижу оснований, кроме чисто формальных, считать Цыпкина писателем — не любой человек, у которого выходят книги, автоматически становится писателем. Видимо, он хороший специалист по маркетингу и коммуникациям, но на собственно литературу уже не остаётся ни времени, ни таланта. Соцсети дали возможность прямого и максимально быстрого общения, стремительной обратной связи, это очень удобно, но по той же самой причине литература родом из соцсетей более поверхностна, легковесна и стилистически неряшлива. Точно не стоит тащить любой сиюминутный пост на страницы книги.

14. Скажите, а на какого автора ставит сейчас литературная критика? Особенно в советское время было модно сказать — «надежда литературы»… Есть ли сейчас такие надежды?
— Надежды появляются с завидной регулярностью. И они у каждого критика свои, потому что практически каждый сколько-нибудь амбициозный критик бывает счастлив открыть своего «нового Гоголя» или кого-то ещё. У меня есть свои надежды — и понятно, что все они сбыться не могут, только некоторые. Могу навскидку назвать Наталью Мелёхину, Александра Кирова, Викторию Чембарцеву, Илью Луданова, Альбину Гумерову, Марию Косовскую, Сати Овакимян. А пока лично я внимательно почитаю своих коллег— лауреатов Астафьевской премии, вполне возможно, что именно они скоро окажутся в лидерах не только молодой, но и вполне зрелой русской литературы.

15. Вы сами и критик и прозаик. Критиков в литературе не очень любят. Если только они не восхищаются. Не обижаются ли на вас ваши коллеги по прозе?
— Дарья, всё-таки, скорее, наоборот — в первую очередь прозаик, а потом уже критик, так я себя ощущаю, это же подтверждается и соотношением публикаций. Чаще я пишу о тех книгах, которые нахожу чем-то интересными. У меня, конечно, есть и жёсткие отрицательные рецензии, поскольку любой огород, в том числе и литературный, нужно периодически пропалывать от сорняков, но всё-таки это не главное и отнюдь не самое сложное и интересное. А если кто-то из коллег любит обижаться на заслуженную критику, то согласитесь, это больше его личные проблемы.

16. Быть критиком у нас в стране сложное дело. Платят очень мало. Вы где то еще работаете? Как кормите семью?
— Да, конечно. Причём часть моих занятий в ранний период вы уже перечислили в начале разговора. А сейчас я занимаюсь в том числе редактурой, ведением литературных мастер-классов и консультациями по питанию. А ещё премии вот получаю иногда.

17. Не хотели бы вы попробовать себя в других жанрах? К примеру, критика кинофильмов? Или написание сценариев к фильмам. Или драматургия?
— Да. хочу и даже планирую в скором времени. Предложения уже поступают. А «переключение» жанров — это очень увлекательное занятие.

18. Над чем вы сейчас работаете?
— Сейчас параллельно работаю над сборником рассказов и эссе под рабочим названием «Двенадцать сторон света» и над документально-художественной книгой о труднических поездках на Соловки, о том, насколько тесно там переплетены времена и судьбы. Также собираю и структурирую будущую книгу критики, которая по задумке будет состоять из нескольких больших статей, раздела проблемных высказываний и примерно полусотни рецензий. На сегодня этот сборник готов примерно на две трети.

19. Не устаете ли вы от Москвы. Не хотелось бы вам уехать на год или два далеко, подальше от Москвы, чтобы писать?
— Иногда такое случается. Порой я даже ненадолго выезжал к друзьям за город. …Как, например, однажды поздней осенью, чтобы написать рассказ о старом караиме. Дедлайн всё громче стучался ко мне в двери. Я запасся необходимой информацией о традициях, обычаях и истории этого малого народа со Средневековья до конца ХХ века и напросился к друзьям на необитаемую в эту пору дачу в Раменском районе. Однако специально расположился там вовсе не в большом двухэтажном доме, а в крохотной летней кухоньке. Я охотно прибрался и разложил вещи из рюкзака. Затем вышел, чтобы полюбоваться закатом и надёргать свисавшего гроздьями с веток кислого винограда. Гулял по лесу. Перекопал небольшой парник. По одному разу в день звонил домой и включал старенький телевизор. Ночами, лёжа на раскладушке, прислушивался, как деловито шуршат по углам мыши. Ничего не записывал, кроме самых кратких — в несколько слов — наблюдений. Но уже предчувствовал то самое рокочущее приближение. Как будто выходишь на океанский берег, и совсем скоро тебя подхватит огромная приливная волна. И вот на третий день, волна пришла и подхватила меня, как щепку. Это было что-то такое, что сложно в себя вместить. Душа целого народа будто ожила, зашевелилась и теперь проходила сквозь меня и говорила разными голосами. Хотелось переспросить то одно, то другое, но я мог только записывать, строчить, заполняя лист за листом. Боясь лишь одного — всё равно чего-то не успею. Однако через несколько часов я всё-таки поставил точку. Волна укатилась дальше, уже без меня.

20. Насколько мне известно, ваша супруга тоже пишет. Как живут вместе двое коллег? Как и где вы познакомились? Обычно такие творческие союзы, если взять, к примеру Астафьева и Марию Семеновну или Льва Толстого с Софьей Андреевной. приводят к тому, то кто-то становится в творчестве главным, а второй начинает подчиняться ему.. . помогает вести переписку…
— Мы с Любой познакомились во дворе Литинститута — поступали на один и тот же курс, только в разные семинары, я — на прозу, она — на поэзию. Спустя несколько лет у нас завязались более близкие отношения, которые привели не только к душевному согласию, но и к брачному союзу. Конечно же, мы оба остались самостоятельными творческими личностями, может быть, с немного разным уровнем литературных амбиций. Выручаем друг друга, когда это нужно, но свои переписки обычно ведём самостоятельно…

21. Вернемся к Виктору Астафьеву. «С каким удовольствием с самого детства я читал его, начиная с «Затесей», «Васюткина озера» и «Коня с розовой гривой».! А ещё обязательно слушал, как он читал отрывки из своих книг на радио — его манеру и голос было невозможно ни с кем перепутать, и так же невозможно было оторваться до самого финала. «Царь-рыба», «Где-то гремит война», «Пастух и пастушка», «Пролётный гусь» — какой мощный и необъятный языковой простор в каждом из них!!» — так вы написали на своей странице в фейсбуке. На ваш взгляд — почему многие говорят, что Астафьев тяжелый? Что читать его тяжело? Я это как журналист, встречаю такие мнения у студентов и даже учителей!
— Возможно, речь идёт о разных периодах творчества Виктора Петровича. В его поздних произведениях, таких как «Прокляты и убиты», в самом деле, преобладают тяжёлые чувства. Там он стремится докопаться до самой страшной правды и ткнуть читателя в неё лицом. Но, в итоге, писатель нередко экстраполирует частные на всю эпоху и даже на всю человеческую природу. На склоне лет у великого художника слова Астафьева осталось меньше света. Но в более ранних повестях и рассказах любовь и сопереживание уравновешивают боль и это необыкновенно важно.

22. Скажите, пожалуйста, какие ваши любимые произведения Астафьева? И чем они для вас важны?
— Повести «Где-то гремит война», «Пастух и пастушка», и его ностальгическая эпопея «Последний поклон». В первых на полном ходу сталкиваются ранняя юность и страшное военное время, полное невозвратных потерь. «Последний поклон» — необычайное богатство языка и характеров, ушедшая деревенская Атлантида, которая всё равно остаётся с нами благодаря огромному таланту Виктора Петровича.

23. Хотели бы вы приехать на родину Астафьева вновь или в первый раз. И почему?
— Да, конечно. Я уже бывал в Красноярске, но пока что ни разу не был в Овсянке — надо обязательно восполнить этот пробел. Это важнейшее место и моя «внутренняя Россия» без него всё-таки не полна.