30.05.2017
Лев Самуилович Беринский — поэт, переводчик, лауреат премий Сары Горби (1993), Давида Гофштейна, Ицика Мангера (1997) и др.
Автор скандально известной поэмы INRI, в которой дана нетривиальная трактовка образа Христа (авторский перевод с идиш опубликован в журнале «День и ночь» №
А.Н. Понимаю, что вопросик слегка отдает кагэбэшностью, но
Л.Б. Не знаю, в каком ключе отвечать, во многих странах вероисповедание — независимо от религиозности или нерелигиозности гражданина — указывается в качестве национальной принадлежности, скажем, во Франции, Швейцарии, Германии («Bürger mosaischen Glaubens»), да и в досоветской России в паспорте не было пресловутого
Если же иметь в виду религиозную принадлежность, то я не могу себя причислить ни к одной из мне известных вер, что вовсе не определяет меня как атеиста или политеиста: полагаю, что, к примеру, гуссерлианская феноменологичность бытия в мире вполне способна удовлетворить религиозную склонность (или инстинкт) в человеке.
А.Н. Догадываюсь, что история создания «Книги INRI» сложна, расскажите немного, как эта книга создавалась: сколько лет прошло от замысла до осуществления, сколько занял сам процесс написания, писалась книга в Израиле или…? Может быть, именно Ваше проживание в этой стране повлияло на то, что эта книга родилась?
Л.Б.
1. Из всех персонажей мировой истории и культуры мне издавна самой близкой была фигура Христа. Вероятно о подобном же чувстве сродственности говорили многие творческие люди еврейского происхождения, приведу лишь несколько их признаний:
«Я — еврей, но сияющий образ Назаретянина произвел на меня покоряющее впечатление. Никто не выразил себя так божественно, как он. Действительно, существует единственное место в мире, где мы не видим тьмы. Это личность Иисуса Христа. (…) В нем Бог предстал перед нами наиболее четко». Альберт Эйнштейн, физик.
«Иисуса я с юности ощущал как своего старшего брата. То, что христианский мир воспринял и принимает его как Бога и Спасителя, всегда было для меня фактом великой важности, который я должен пытаться постичь во имя его и меня самого. Мое личное,
«Для меня Иисус был величайшим поэтом, чьё поэтическое учение забыто современным миром. (…) Когда я пишу родителей Иисуса, я имею в виду моих собственных родителей». Марк Шагал, живописец.
За достоверность перевода отвечаю — сам делал. А вот что и я написал было в моем эссе «И отделил Бог свет от тьмы…», опубликованном на 11 языках (кроме русского: обманул редактор, выпрашивая у меня материал) в журнале «Советская литература», в № 12 за 1989 г. и в № 1 за 1990 г. :
«…Самое же несправедливое во всем этом (о чем, кстати, мало беспокоятся еврейские богословы и культуртрегеры) — настойчивое, непрекращающееся стремление отнять у евреев Христа! Иисус Назаретянин — миф он или реаль?ный персонаж давней эпохи — сын и идеал моего народа, и появиться он мог только в »морально-экологической«среде высокой бытийной ответственности. Сегодня Он, как и другим народам, нужен нам — являя собой если не посетившего нас Мессию, то прообраз Мессии, идеал человека, богочеловека, к совер?шенству которого и тянется род человеческий, и достигнет его, если быть оптимистом, в Конце Времен, ибо в этом и состоит, надо думать, Цель Времен«.
2. »Книга создавалась» в течение, примерно, 10 дней, в середине апреля
Будь у меня с собой, скажем, подшивка «Правды» — поэма была бы совсем другая, или не было б никакой, но в последнем случае я бы, наверно, умер…
А.Н. Есть ли в «Книге INRI» мотив глумления («кресте засратом» и т.д.) или это некое материализация образа Христа, нарочитое его приземление, очеловечивание, что ли? И если так, то с какой целью Вы это сделали?
Л.Б. Почему бы Вам не спросить меня, не зарубил ли я когда человека, не доводилось ли мне пустить поезд под откос, не имею ли опыта зоофилии? — (в советском учебнике судебной медицины был среди прочих — сам читал — пункт «сожительство с насекомыми»).
А.Н. Ощущаете ли Вы себя в ряду таких писателей (творцов) как Ренан, Казандзакис, Мел Гибсон, наконец (видели же фильм «Страсти Христовы»)? И если да, что нового привнесла Ваша поэма в образ Иисуса?
Л.Б. Из названных Вами читал (еще до написания поэмы) Ренана, в Казандзакиса заглянул впервые — и хватило меня минут на двадцать — месяца три назад. Здесь не место, да и желания нет, давать оценку этому автору и его Христу.
Кина не видел.
Что нового привнесла моя поэма в образ Христа не знаю, потому что писал я ее не думая о Нем, а только все время всматриваясь, как в зеркало, в картинку Дали, после наркоза много дней дрожавшую передо мной в воздухе. Я писал о себе, это, собственно говоря, очень длинное лирическое стихотворение.
И писал я его — как по ходу дела уже обнаружил — не на русском, а на идиш, допускаю, по двум интуитивным причинам:
1.
А.Н. Напечатаем?
Л.Б. Цикл был написан 30 лет назад в Москве — в другое всемирное время и на другой планете. Опубликованный теперь в п е р в ы е, он бы не мог читаться «ретроспективно», как, скажем, поэма Вознесенского «Оза», несколько десятилетий уже п р о ж и в ш а я в л и т е р а т у р е (а не как скрученный ребенок, не выпущенный на свет божий — макулатуризирующаяся рукопись).
А.Н. Вы и впрямь считаете этот цикл макулатурой?
2. в «Книге INRI» — в отличие, скажем, от цикла «В бегах. Реминисценции» (1966), действительно лирической реминисценцией на тексты Евангелия, — формально-центральным «героем» и двигателем «сюжета» выступает не богоравная во всемирном христианстве фигура, а провинциальный, можно сказать захолустный евреишко, со смешными претензиями на «образованность», абсурдно-доморощенными сентенциями и совершенно плебейской речью и хохмалэх идишского местечка. Нет, конечно же я не вижу «себя в ряду таких писателей (творцов) как…» — прежде всего оттого, что предмет их сочинений — Бог целой цивилизации двух тысяч лет, а
А.Н. В «Книге INRI» много современности, много сегодняшнего мирского… Как Вам кажется, христианство и мир сегодня: как они соприкасаются, живо ли вообще христианское понимание в сегодняшней действительности? А тема христианство и основные его «ветви дискуссии»: православие, католицизм и др. Что сохраняется в них собственно от учения Христа?
Л.Б. Взаимоотношения между религиями и конфессиями и состояние их меня нисколько не интересуют. В христианстве мне близок и вызывает экзистенциально-личностное чувство причастности только сам Иисус, от которого эта религия отходила все дальше и дальше, так что кроме окостенелых штампов и не свойственных Христу пафоса и интересов (государственного патриотизма, национальной приверженности, стремления к политическому и культурному влиянию, имущественному приумножению и т.п.) сегодня ничего не осталось. Ни в православии, ни в католицизме. Первосвященники разъезжающие в папомобилях и лимузинах…
А.Н. Вы живете в Израиле, в городе Акко, в основном мусульманском, как я слышал… И вообще в религиозном отношении, несмотря на государственность иудаизма, Израиль страна многоликая… Как там все это сочетается, по новостям мы слышим одно, но что в реальности?
Л.Б.
1. Самой неприемлемой, можно сказать враждебной мне песней на свете была «Мой адрес — Советский Союз», думаю, что заменив страну в строке на любую другую, авторы не заполучили бы меня в подпевалы. Один раз, да, правда, я пел, орал ее — и где, на Красной площади в многотысячеголовой толпе вечернего
2. «Государственный иудаизм»? Если Вы имеете в виду иудаизм религиозный (а не вообще еврейство) то этот, в наиболее выраженной форме, — густая капля на фоне «общественного атеизма» или индифферентности. А уж самый наиудаистский иудаизм — он открыто антигосударственный, в самом прямом значении слова: не признает государства Израиль, обоснованности его существования, его флага и гимна, полагает себя правомочным нарушать законы, организовано вступать в уличные бои с полицией и т.д. Вот наугад пример из сегодняшних интернетных новостей:
«…главные события развернулись, как и ранее, в центре Иерусалима, где тысячи харедим атакуют полицейских (…) Кордоны полиции, усиленные конными частями и водометными машинами, сдерживают натиск (…) Столкновения между ультраортодоксами и полицией сопровождаются проклятиями в адрес охранников порядка: »Мы пережили нацистов, переживем и вас«, — кричат полицейским харедим.
А.Н. Что Вы можете сказать о литературной жизни Израиля, общаетесь ли Вы с
Л.Б. Вы смутили меня концовкой вопроса, после вручения сей премии, хоть литературной, хоть «мира», некоторым личностям — она вообще перестала быть для меня мерилом таланта или совести… Но если вспомнить, чем она была, возможно, лет тридцать-сорок назад, то заслужил ее — на моей памяти — мой друг юности, двенадцать лет погубляемый в эсэсеровских тюрьмах и лагерях, и в самом страшном из них, уже при Горбачеве, умерший или задушенный Василь Стус. Из живущих сегодня в Израиле — большой идишский поэт, «ранга» Рафаэля Альберти и Эльзы Ласкер-Шюлер — Авраам Суцкевер. Впрочем, «идишскую нобелевку», как называют международную премию Ицика Мангера, он — пока она не обмельчала — уже получил. И успел еще — пока она вовсе не обмелела — из своих рук вручить ее мне, так что премного, як кажуть, судьбой насчет славы предсмертной не обижены.
Общался я, сюда в
С русскоязычными — изредка по телефону и только по делу — с одним-двумя. Очень ценю прозаика Григория Кановича. В апреле с. г. потерял любимого друга и лучшего для меня из русских поэтов
Лет пятнадцать назад подружился было с немецкими поэтами, самая-самая из которых — Сара Кирш (собственно, Ингрид Хелла Ирмелинде Бернштайн), но потом они быстро все постарели…
Постарели, а кто возьми да вовсе помре, прекрасные мои румынские друзья — поэты
Постарел на вид (аль от жуткого зноя скукожился) мой единственный, в общем, собеседник в этой стране — мой придворный хамелеон, этакий эккерман. Впрочем,
Акко, 9.8.09
Беседу вел
Антон Нечаев
Фонд имени В.П. Астафьева
Нечаев Антон
